Запрет турции на добычу полезных ископаемых

Экономические амбиции Турции, которая уже в следующем десятилетии может войти в первую десятку стран мира по абсолютному значению ВВП, все более настойчиво требуют решения проблемы хронического энергодефицита страны. Турецкие власти уже настойчиво предпринимают попытки снизить зависимость от импорта нефти, газа и нефтепродуктов, заявляя и реализуя новые проекты в сфере добычи и переработки углеводородов. Сложатся ли эти меры в системную стратегию, дополняющую привычную для Турции роль транзитера и импортера углеводородов, будет во многом зависеть как от геополитических факторов, так и от политического будущего главного архитектора турецкой экономической модели — президента страны Реджепа Тайипа Эрдогана.

Между тем долгосрочный потенциал экономического роста Турции аналитики оценивают чрезвычайно высоко.

Согласно недавно опубликованному прогнозу международного банка Standard Chartered, к 2030 г. Турция по показателю ВВП (по паритету покупательной способности) должна выйти на 5-е место в мире (опередив на три позиции Россию), хотя сегодня она находится по нему лишь на 13-й позиции. К концу следующего десятилетия абсолютный турецкий ВВП должен составить $9,1 трлн — примерно в 4,5 раза выше нынешнего уровня.

Одним из главных препятствий для достижения этих ориентиров остается дефицит энергоресурсов, причем практически всех их видов.

Общий объем импорта нефти в 2017 г. составил 26 млн тонн (11,5 млн — из Ирана), по импорту СПГ Турция занимает второе после Испании место в Европе (7,8 млн тонн в 2017 г.), по трубопроводам в 2017 г. было импортировано более 55 млрд куб. м, включая 28,6 млрд куб. м из России.

Тяжким бременем для турецкой экономики является и высокая стоимость горючего — как утверждают сами турки, самая высокая в мире в соотношении с доходами населения. Ежегодный рост потребления топлива в Турции оценивается в 4%, потребление дизтоплива увеличивается на 7% в год. Но до недавнего времени в стране действовали всего два крупных НПЗ: в Измите (мощностью 226 тыс. б/с) и Алиаге (200 тыс. б/с) компании Tüpraş, которой также принадлежит НПЗ в Кириккале (112,5 тыс. б/с).

В 2018 г. был предпринят решительный шаг для преодоления зависимости Турции от импортного топлива.

Новый НПЗ STAR в районе города Измира, построенный национальной нефтегазовой компанией Азербайджана SOCAR, сможет обеспечивать до четверти потребностей Турции в горючем, что, предположительно, сократит расходы на их импорт на $1,5 млрд.

В предприятие мощностью 10 млн тонн нефтепродуктов в год (половина из них — дизельное топливо) за 7 лет строительства было вложено $6,3 млрд; помимо SOCAR, поставщиком сырья в объеме 1 млн тонн нефти в год должна выступить «Роснефть». Первая партия продукции STAR ожидается на рынке в январе 2019 г.

Развитием переработки нынешние углеводородные амбиции Турции не ограничиваются: власти хотят и существенно повысить объем собственной добычи нефти и газа, который в сравнении с импортом традиционно находится на мизерном уровне. Текущая добыча газа в Турции находится на уровне 350 млн куб. м — менее 1% от годового потребления, а нефти добывается около 3 млн тонн в год.

Самой нашумевшей прошлогодней инициативой в этом направлении стали турецкие намерения начать бурение скважин на шельфе Восточного Средиземноморья.

Запасы газа там оцениваются примерно в 3,5 трлн куб. м, но эти планы незамедлительно вошли в конфронтацию с интересами Египта и Кипра. Предметом спора является территориальное разграничение шельфа, прилегающего к Северному Кипру, который был оккупирован турецкими войсками еще в 1975 г. и с тех пор имеет статус частично признанного государства.

В феврале 2018 г. министр иностранных дел Турции Мевлют Чавушоглу заявил, что подписанное в декабре 2013 г. между Египтом и Кипром соглашение об определении исключительных экономических зон двух стран является незаконным, так как нарушает границы континентального шельфа Турции. Уже через несколько дней Турция заблокировала в этом районе буровое судно, зафрахтованное итальянской нефтяной компанией ENI.

Этот инцидент не помешал Кипру и Египту подписать в сентябре соглашение о строительстве к 2022 г. трубопровода между кипрским газовым месторождением «Афродита» и египетскими заводами по производству СПГ. На это Турция в конце октября ответила заявлением о скором начале бурения скважин на спорном шельфе, а министр энергетики и природных ресурсов страны Фатих Донмез заверил, что за вмешательством в работу бурового судна последует ответ турецких ВМС.

Искать углеводороды Турция намерена и на шельфе Черного моря, где геологоразведка стартовала еще в 2005 г., а также на суше.

В январе 2017 г. новые запасы нефти были найдены на месторождении Магрип в провинции Сиирт на юго-востоке Турции, где активная добыча идет уже несколько лет. В сентябре 2017 г. пятилетнюю лицензию на разведку на территории вилайетов Текирдаг в европейской части страны и Кырыккале неподалеку от Анкары получила компания Türkiye Petrolleri. В прошлом мае стало известно об обнаружении новых месторождений нефти в восточных провинциях Мардин, Шырнак и Битлис.

Продолжается и поиск газовых месторождений на суше. Как утверждалось в опубликованном несколько лет назад докладе Турецкой ассоциации геологов-нефтяников (TPJD), только сланцевого газа в стране имеется порядка 1,8 трлн куб. м. Наиболее перспективным считается юго-восток страны и европейская провинция Текирдаг, где в 2016 г. на месторождении Банарлы начал работу консорциум, состоящий из норвежской Statoil и канадской Valeura Energy Inc.

«Эрдоган боится слишком тесного энергетического партнерства с Россией и политического взаимодействия с Ираном, а турецкая элита достаточно изощрена, чтобы разыгрывать различные манипулятивные комбинации, поддерживая к себе интерес со стороны всех основных игроков и получая различные преференции,

— говорит Евстафьев. — Ничего нового в этом нет: Турция и до Эрдогана занималась попытками подобных манипуляций, и кое-что получалось — например, стать центром альтернативных России маршрутов «каспийской нефти», пусть и с большими издержками. Но назвать последние действия Анкары чистыми манипуляциями тоже нельзя. Они отражают реальные возможности, которые могут быть реализованы при определенных политических и экономических условиях. Другой вопрос, насколько эти возможности могут сработать в существующих экономических условиях».

В целом наращивание внутренней добычи углеводородов, скорее всего, приведет к некоторой инвестиционной активности в Турции, но не поменяет ее энергетическую модель в корне, полагает Ваге Давтян, энергетический эксперт, доцент Российско-Армянского (Славянского) университета.

Модель, основанная на транзитном потенциале страны, по сути, не меняется с начала ХХ века, когда через проливы Босфор и Дарданеллы на европейский рынок попадала львиная доля российской нефти.

В наше время транзитная модель была зафиксирована в 2008 г., когда Анкара утвердила стратегию развития энергетики, согласно которой Турция должна стать ключевым международным энергетическим хабом. Это, прежде всего, должно привести ее к статусу ключевой региональной державы, влияющей на геополитические процессы Ближнего Востока и Черноморско-Каспийского региона.

Но, подчеркивает Давтян, если обратиться к газовой составляющей, то, пожалуй, основной риск для Турции может быть связан с ограниченностью ресурсной базы «младшего брата» — Азербайджана, ключевого партнера Турции в транзитных проектах (Южный газовый коридор и Трансанатолийский газопровод, TANAP и TAP).

«Как известно, — поясняет эксперт, — Азербайджан покрывает порядка 13% внутреннего спроса на газ в Турции, но и сам испытывает проблемы с ресурсами, вследствие чего для выполнения контрактных обязательств всячески стремится пустить по Южному газовому коридору казахский и туркменский газ. Остальные два поставщика газа на турецкий рынок — Россия и Иран — добывают чуть ли не самый низкий в мире по себестоимости природный газ, стабильно продолжая поставки. Вместе с тем очевидно, что развитие энергодиалога Анкары и Баку будет продолжаться, прежде всего ввиду геостратегического целеполагания сторон».

В случае с Азербайджаном ситуация дополняется и тем, что Анкара обеспокоена процессами в Прикаспийском регионе, добавляет Евстафьев. Недавнее подписание Каспийской конвенции, обсуждение которой шло почти четверть века, закрыло многие спорные вопросы по статусу Каспия, причем решить их удалось исключительно силами стран, имеющих прямой выход к этому морю-озеру (Турция к ним не относится). Происходящее в Прикаспии и наметившееся российско-азербайджанско-турецкое сближение грозит, по словам Евстафьева, поставить крест на идеях собственной «сферы влияния» для Турции даже в самой мягкой трактовке.

«Цель Эрдогана и той части турецкой элиты, которая его поддерживает, — превращение Турции в близкого к монополизму игрока на рынке углеводородов в Южной Европе, — говорит профессор ВШЭ.

— Добиться такого положения Турция может только через взаимодействие с Россией, но одновременно завязав именно на себя все так называемые «альтернативные» углеводородные потоки, включая и Южный газотранспортный коридор. Для этого нужно сохранить высокий геополитический статус и максимальную свободу рук. Что Эрдоган и пытается сделать».

Нельзя забывать и о факторе Ирана, который в 2018 г. вновь оказался под американскими санкциями. И как бы Эрдоган ни пытался зарабатывать политические очки на постоянных инвективах в адрес властей США и лично Дональда Трампа, договариваться с американцами о сохранении импорта иранской нефти пришлось. Первоначально Турция планировала отказаться от закупок, и в прошлом ноябре они были временно приостановлены, но затем возобновились, хотя и далеко не в прежнем объеме. В рамках предоставленных американцами исключений Турция может закупать в Иране 60 тыс. б/с — более чем втрое меньше, чем раньше (около 200 тыс. б/с).

«Фокус в том, — добавляет Евстафьев, — что действия по диверсификации энергобаланса требуют больших первоначальных инвестиций. Более того, в ряде случаев такие действия могут привести к увеличению энергетических издержек — как-то же придется оплачивать новое строительство.

Даже при новых газовых проектах и строительстве АЭС «Аккую» Турция, с учетом темпов экономического роста, уже очень скоро встанет перед проблемой серьезного энергодефицита».

Не хватает не только газа и нефтепродуктов.

При сохранении имеющихся тенденций в потреблении электроэнергии, к 2023 г. ее дефицит составит около 80 млрд кВт⋅ч, отмечает Давтян. Хотя именно на этот год, когда будет праздноваться столетие Турецкой Республики, намечена реализация ряда масштабных планов в этой сфере. В частности, предполагается довести удельный вес возобновляемых источников в энергобалансе до 30%. Сейчас Анкара предпринимает системные меры по увеличению установленных электроэнергетических мощностей. Наряду с развитием ядерной энергетики — строительством АЭС «Аккую» и планами по возведению АЭС в Синопе — большое внимание уделяется гидроэнергетике: до конца 2019 г. в Турции будут модернизированы около 600 ГЭС.

В 2023 г. истекает и очередной срок полномочий Реджепа Эрдогана, который в 2019 г. отметит 65-летие. Предстоящие несколько лет для турецкого лидера обещают быть крайне непростыми, и любая ситуация, связанная с давлением на Эрдогана и его реакциями на это давление, будет неизбежно отражаться на экономике Турции.

«Как политический лидер Эрдоган не нужен никому из крупных игроков региональной и мировой политики, кроме Ирана и России,

— рассуждает Евстафьев. — Все остальные, включая и США, и Саудовскую Аравию, и даже Евросоюз, так или иначе демонстрировали, что им будет легче, если Эрдогана сменит менее харизматичный лидер, а еще лучше — «коллективное руководство».

Несмотря на заигрывания с турецким лидером, от этих планов никто не отказывается, просто их перевели в долгосрочный формат. С другой стороны, Турция имеет целый ряд неотъемлемых геоэкономических уязвимостей, которые отчасти в свое время и вынудили Эрдогана проводить сверхагрессивную внешнюю политику, формируя вокруг себя и «пояс безопасности», и «экономическую периферию». Эти проблемы тоже никуда не денутся, в особенности проблема энергетической несамодостаточности, которая является реальным фактором сдерживания экономического роста Турции.

«Снижать градус» Эрдоган не может.

И тут возникает ряд проблем, одной из которых становится утрата Турцией статуса безусловного регионального военного гегемона: после, мягко скажем, спорных по результативности действий Турции на севере Сирии этот имидж разрушен.

Турецкому лидеру придется почти заново доказывать свою состоятельность и делать это в не самой благоприятной внешней обстановке, да еще и в ситуации относительного сокращения внутренней поддержки. Его «горизонт планирования» в действительности сокращается, и Эрдоган может начать допускать не только стратегические ошибки (такие как ставка на исламских радикалов — саудитов и катарцев), но и тактические, которые будут иметь почти немедленный эффект.