Сей минерал если не нам то потомкам нашим полезен будет

“Сей минерал зело полезен будет”. Каменноугольная горячка в России. Часть 1.

В 1868 году в Донбасском бассейне начался так называемый период каменноугольной горячки, создавший в России целую отрасль промышленности. Тогда вошедшая в период капитализма и отстававшая в своем экономическом развитии от ведущих стран мира империя после отмены крепостного права сделала мощный рывок в погоне за индустриализацией державы. Именно он позволил аграрной России войти в число наиболее значительных индустриальных стран планеты.

“Сей минерал зело полезен будет”

Символами донской экономики издавна считались пшеница и рыба. Колос на гербе, олицетворяющий тучные нивы, голубой фон, обозначающий Тихий Дон с его фауной, подчеркивали экономические приоритеты региона. Однако нет на гербе того, без чего трудно себе представить Восточный Донбасс, – того самого минерала, который “если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет”, который потом и кровью добывают уже двенадцать поколений донских рудокопов.

По официозной легенде, впервые о хитром минерале, дающем при горении сильный жар, было доложено Петру I в 1696 году, когда юный царь вторично ломился в запертое турецким азовским замком донское окно в Европу. Царь-плотник-де взвесил в лапище черную внушительную каменюку и изрек слова о пользе минерала, вошедшие едва ли не во все сборники по краеведению. Однако изрек и тут же позабыл – европейское “окно” и кровавые стрелецкие бунты занимали все мысли монарха.

Ни добывать уголь, ни использовать его как следует до начала века XVIII в России не умели. Сам жароемкий минерал был известен еще с античности, но первое документально зафиксированное использование его для топки имело место в 1095 году, в аббатстве Сан-Савер-ан-Рю, во Франции. К 1177 году в английском Йоркшире и французском Лангедоке уже наладили промышленную добычу каменного угля.

Первой индустрией, где он стал применяться, был обжиг извести, за ним последовали пивоварение и красильное дело. Большого развития из-за сильного задымления при сгорании низкокачественных фракций (с большой долей битума) уголь в Европе не получил – обыватели по старинке предпочитали топить более эстетическими дровами либо древесным углем. Более или менее качественный каменный уголь в Средние века добывали только в Шотландии и германском Аахене, поставляя его королевским дворам.

В России он также стал известен благодаря пресловутой Кукуевской слободе, где его показали Петру знакомые иноземцы. Оценить по достоинству минерал государь сумел лишь к концу жизни. По свидетельству многочисленных источников, “черный камень” казаки находили в глубоких балках и разломах задолго до петровских походов. Нельзя сказать, чтобы он получил массовое применение в быту – по старинке “степные рыцари” топили печи кизяками и хворостом, однако в бедном лесами Диком поле “горюч-камень” был подлинной находкой. Особенно в только-только нарождающейся промышленности. В частности, в кузницах и на бахмутских солеварнях, борьба за обладание которыми послужила одной из малоизвестных причин нашумевшего булавинского восстания, объявленного впоследствии в СССР крестьянской войной.

Ныне, конечно, сложно сказать, кто и когда стал главным первооткрывателем угольных месторождений на Дону. Одни называют чиновника солепромыслов города Бахмута Никиту Вепрейского и капитана Семена Чиркова, отыскавших “горюч-камень” как энергоноситель для нужд местной солеварни еще в 1721 году. В своем доносе императору они сообщали, что на угле, добытом в окрестностях Лисьего байрака (балки), бахмутские мастеровые люди варят соль и делают различные кузнечные поковки, а жители близлежащих поселений используют минерал для отопления жилищ. Другие говорят о 32-летнем лозоходце подьячем приказной избы из села Даниловского под Кинешмой Григории Капустине. С 1715 года он промышлял руду в устюжском, костромском и воронежском краях, открыв месторождения золота, серебра и иных руд, чем снискал себе расположение чиновников берг-коллегии.

Горюч-камень

7 декабря 1722 года Петр I издал указ “О приискании на Дону и в Воронежской губернии каменного угля и руд”: “На Дон в казачьи городки, в Оленьи горы, да в Воронежскую губернию под село Белогорье для копания каменного угля и руд… послать нарочного и в тех местах того каменного угля и руд в глубину копать сажени на три и больше и, накопав пуд по пяти, привезть в берг-коллегию и опробовать и в оном копании руд, уголья о вспоможении к губернатору Измайлову послать указ”.

Нарочным стал Григорий Капустин, посланный руководителем команды рудознатцев берг-коллегии Василием Лодыгиным на Нижний Дон, Северский Донец и речку Верхнюю Беленькую для приискания разрекламированного уголья. Энергичный подьячий времени зря не тратил и к зиме, по уши зарывшись в донской чернозем, близ реки Кундрючья нашел богатейшие залежи каменного угля и доставил в Москву “аж три пуда образцов”.

По результатам экспедиции Капустин докладывал Лодыгину: “Доносит вам рудных дел подьячий Григорий Капустин, что мною вынуто из донецкой земли уголье близ речки Кундрючья. Прошу принять и опробовать его в лаборатории”. Утверждал, что изучил пласт угля высотой в 1,14 метра. Справедливости ради следует заметить, что “угольного” опыта у парня не было никакого, он припер в столицу, по большей части, три пуда пустой породы лишь с вкраплениями угля, которая не горела. Зарыться глубже у него не было ни физических, ни технических, ни материальных возможностей.

Понятное дело, в высшем горном управлении берг-коллегии скорчили недовольные физии и вытолкали рудознатца вон: нечего, мол, казенные деньги на ерунду переводить. Впоследствии все это спишут на “засилье иностранцев в коллегии, на корню убивавших все русские инициативы”. Однако не на тех напали, подьячий тоже был не лыком шит.

“С каменного уголья, взятого в казачьем городке Быстрянском, и в Туле, и в Москве пробы чинили, – доказывал он, – Делали кузнецы тем каменным угольем топоры и подковы новые, и они, кузнецы, то уголье похваляли и сказывали, что от него великий жар, а в Санкт-Петербурге по пробе иноземцы то подписали, что будто жару от них нет. Знатно, несущую пробу чинили”.

Парня неожиданно поддержали солеварцы. В донесении от 23 января 1724 года Никита Вепрейский докладывал Петру I: “Работными людьми оное уголье окоповано в горе по мере в длину пятнадцать сажен, в вышину десять сажен…, оное уголье в гору пошло в глубину, а сколько его в глубину есть, о том неведомо…, сверх оного уголья – великая гора в вышину сажен десяти и больше и окопать оного уголья такими малыми людьми в скором времени невозможно”.

Поддержка пригодилась – дело дошло уже до Петра. Ввиду отсутствия в государстве Российском опытных угольных мастеров царь отдал распоряжение вице-адмиралу Томасу Гордону о приглашении углекопов из-за границы.

“Зело нам нужно, – писал ему Петр, – чтобы ты из Англии или Шкоции (Шотландии) выписал двух человек, которые знают находить уголье каменное по приметам сверху земли и чтобы были искусны в своем мастерстве…”

Угольный первенец

Со смертью первого российского императора “сей минерал” был прочно позабыт, а имя подьячего Капустина, скончавшегося восемью годами позже, вообще сгинуло со страниц истории. Понадобилось еще 70 лет “бабьего царства”, чтобы уже почти на смертном одре великая государыня Екатерина II издала наконец 14 ноября 1795 года указ, согласно которому в той самой Лисьей балке (ныне Лисичанск) был основан первый рудник Донецкого бассейна. Заложили и построили нынешний город сами рудокопы – выходцы с Липецких заводов и города Петрозаводска. А уже в следующем году на первенце угледобывающей промышленности России – казенном руднике Лисичанска было добыто 13142 пуда и 39 фунтов каменного угля. За первые десять лет своей работы он выдал на-гора 2,2 миллиона пудов угля.

Развитие металлургии в вечно воюющей империи требовало значительных запасов сырья для плавильных печей. Перевооружение армии в преддверии предполагаемых длительных войн за передел Европы на рубеже XVIII-XIX веков заставил вспомнить и подьячего из Кинешмы. По следам Григория Капустина добывать “горюч-камень” на Дон двинулись ранее не признающие ничего, кроме военной службы, казаки. Владеть недрами в области Войска Донского разрешалось только им.

В 1805 году войсковой старшина Федор Попов заложил свой хутор возле реки Грушевки (позднее он стал называться поселком Поповка города Шахты). Неподалеку от него на собственном хуторе обосновался старшина Максимов (ныне станция Каменоломни), севернее – старшина Власов положил первый сруб хутора Грушевско-Власовского. Все хутора были приписаны к станице Кривянской. На хуторе Попова по ревизским сказкам значились 12 казаков и 14 крепостных душ.

В 1809 году Попов построил первую шахту Восточного Донбасса с вертикальным стволом колодезного типа глубиной 25 метров с ручным подъемом (воротом). Первыми шахтерами области и были те самые 14 крепостных душ. Поскольку производительность шахтенки была крайне низкая, добытый ими уголь отправлялся в новую столицу донского казачества – насквозь промерзший на крутой горе Новочеркасск для отопления зданий и казачьих казарм. Затея была тягомотная и хлопотная для “степного рыцаря”, поэтому войсковому старшине она быстро наскучила.

В 1810 году хутор Поповка был продан на аукционе полковнику Грекову, который отказался от ведения сельского хозяйства, а своих крепостных перевел на работу в шахту, введя им натуральную плату – четвертую часть от добытого угля. Понятное дело, что у тех сразу же появился стимул, и добыча в Поповке круто возросла.

В 1817 году молодой новочеркасский торговый казак Семен Кошкин построил еще одну достаточно перспективную шахту с конным воротом. Дела у торговца пошли неплохо, благодаря чему впоследствии к горному делу приобщился и его сын Иван. Сам же Семен через полвека уже прославился как строитель первого ростовского водопровода и прилежный староста новочеркасского Михайло-Архангельского храма, чьим усердием и были собраны средства на его строительство. Прах одного из первых “угольных генералов” был похоронен в усыпальнице этого собора.

Первоначально войсковое руководство сквозь пальцы смотрело на подземные забавы своих атаманов. Немногочисленные энтузиасты этого дела закладывали шурфы, где им заблагорассудится, благо землицы на Дону было сколь угодно, и ковырялись в ней с разной степенью удачливости. Служивое казачество лишь потешалось над перемазанными лицами горняков, считая ниже собственного достоинства зарываться ближе к преисподней.