Есть идиоты а есть полезные идиоты
Начавшиеся в прошлом веке политические процессы породили одну любопытную группу людей, которая попала в историю под обидным прозвищем «полезные идиоты». Это выражение прочно вошло в политический сленг, как верх уничижительного, издевательского отношения. Впрочем, на заре своего создания термин широкого распространения не получил. Пользовались им, как правило, «посвященные в тему» товарищи.
Времена менялись. Некогда ёмкий по смысловой нагрузке термин в современности девальвировал до уровня уличной брани. Далеко не каждый вспомнит, кого изначально именовали «полезными идиотами», чем они были так опасны, и кто придумал само это хлёсткое прозвище.
Правильно назвать — значит правильно понять
После государственного переворота в Российской империи осенью 1917 года и прихода к власти партии большевиков страны запада единодушно осудили свержение (как бы сказали сегодня) «конституционного строя». Большевики не скрывали своих намерений — продолжить экспансию за пределы России, уничтожить западные демократии и установить на их месте диктатуру пролетариата. Для этой цели в 1919 году в Москве создали Коммунистический интернационал, который прикармливал и направлял в нужное им русло европейских и американских коммунистов. И в том числе, коминтерновцы пытались обольстить западных социалистов.
Президиум заседания 1-го конгресса Коммунистического интернационала. (wikimedia.org)
Для людей из бывшего СССР коммунисты и социалисты — одного поля ягоды. Но на западе в XX веке между ними имелись принципиальные отличия. Рассмотрим, как наглядный пример, Канаду. Формально социалистическое движение в ней зародилось в 1904 году. Мелкие и маргинальные течения по первости лет тихо, а потом громче заявляли свои требования. Переломным стал 1919 год, когда, как гром среди ясного неба, произошла всеобщая забастовка в городе Виннипеге. В ней участвовало 30 тысяч человек. Полиция жестко разогнала демонстрантов. Уточню: жестоко по канадским меркам.
В момент объединения, в движении социалистов одновременно произошел раскол — отделались группа экстремистов. Так образовалась Коммунистическая партия Канады, которая занималась конспирологией и затем подалась под крыло Коминтерну. Социалисты же усвоили урок, преподнесённый им полицией. Они забросили идею устраивать бунты: пошли в 1921 году на выборы и честно их выиграли по округам, на муниципальном уровне, и кто-то даже поднялся на провинциальный уровень.
Социалисты не желали революции и, не дай бог, диктатуры пролетариата. Так постепенно они стали вполне приличными политиками. А коммунисты, особенно их лидеры, долгое время прятались в подполье, проповедовали идеи марксизма и перманентной революции. За что многие из них со временем переселились на тюремные нары.
Марш канадских коммунистов в Ванкувере, 1930-е. (Vancouver Public Library)
То есть, чтобы не возникало путаницы: социалистами на западе называли социал-демократов. Их Коминтерн не любил и обклеивал всякими мелкобуржуазными эпитетами. Вместе с этим, используя размытость понятий социализма и коммунизма, именно в среде западных социалистов большевики искали понимания и симпатии для лоббирования своих далеко не самых праведных интересов. Их (социалистов) советские большевики цинично использовали вслепую, презирая и за глаза называя «полезными идиотами». Именно с одобрения полезных идиотов или их благожелательного умиротворения, СССР готовил в странах запада государственные перевороты. Конечно, не только социалисты попадали под коварное обаяние большевиков. Но они (социалисты) оказались основной группой риска, выражаясь медицинским термином.
Обратите внимание, что коммунисты не входили в категорию полезных идиотов! Они прекрасно понимали, пусть и не в полной мере, замыслы коминтерновского руководства. Они выполняли заказ иностранного государства и, фактически, являясь его агентами.
С термином разобрались: изначально полезными идиотами называли западных поклонников Советского Союза — преимущественно социалистов, которых использовали вслепую, купив на красивые лозунги и обещания.
Как Говаривал Ильич
Тут самое время воскликнуть: «Ленин первым употребил это обидное высказывание, да?!» Не совсем. Возникает встречный вопрос: когда, при каких обстоятельствах он говорил такое, и можно ли привести цитату полностью? С одной стороны, нет в трудах вождя пролетарской революции чего-нибудь, хоть близко напоминающего колкий эпитет об идиотах. С другой, может быть, Ленин высказался в устной форме, и кто-нибудь из его приближенных цитирует главного большевика?
Русскоязычные источники
Собственно, серьезный источник только один — это воспоминания Карела Радека: «Существовало и много честных людей, которым просто претила сама мысль о войне, дикой и ужасной бойне и очевидно бессмысленной жестокости. Среди них, тех, кого Ленин назвал «полезными идиотами» и нашлось так много тех, кого можно было использовать».
Являются ли это высказывание доказательством того, что Ленин действительно употребил словосочетание «полезные идиоты» в упомянутом выше контексте? Сильной стороной в пользу утверждений Радека следует назвать его личное знакомство с Лениным. Да, он мог беседовать с Ильичом и слышать, как тот называл каких-то «честных» людей едкими словечками. Но, кто эти люди конкретно, откуда они, в чем именно заключается их идиотизм, как их использовать? Нет объяснений.
Главная проблема в словах Радека то, что он не цитирует Ленина и не указывает обстоятельства, при которых фраза была произнесена. Ильич вообще не стеснялся в выражениях. Кого он только ни крыл распоследними словами, и соратников в том числе. Поэтому к вышеуказанной фразе Радека следует относиться с изрядной долей скептицизма.
Второй конгресс Коминтерна, 19 июля 1920 г. (wikimedia.org)
Совсем слабо для поиска первоисточника выглядит пересказ Юрия Анненкова слов Ленина: «Культурные слои Западной Европы и Америки не способны разбираться в современном положении вещей … эти слои следует считать за глухонемых и действовать по отношению к ним, исходя из этого положения».
Что эта фраза доказывает или опровергает? Не пытаясь умалить адресованности данного высказывания, замечу, что к рассматриваемому термину об идиотах оно отношения не имеет.
Англоязычные источники
Как ни странно, но западные исследователи подошли к вопросу поиска «полезных идиотов» гораздо более системно и обстоятельно, что отчасти сыграло с ними (исследователями) злую шутку.
Первое упоминание термина обнаружилось в 1804 году в высказывании Генриха Чокке, немецкого и швейцарского писателя, журналиста, чиновника: «Каждый, кто жертвует собой ради нарцисса, называется полезным идиотом».
Другой случай упоминания: 10 июня 1864 года в газете The Saturday Review — какой-то политик высмеял избирателя, «одного из тех полезных идиотов», которые резко выступают против правительства.
Абсолютно очевидно из вышеуказанных высказываний, что имела место банальная издёвка, не выходящая за рамки площадной ругани. Хоть и облаченная в изысканно-письменную форму.
В этом и заключается злая шутка. Западные авторы не нашли содержательной части понятия «полезные идиоты», а уловили только отзвук.
Далее поиски, как русскоязычных, так и западных исследователей, переносят нас в 1950-е и более поздние годы. Но высказывание и его смысловое наполнение зародились гораздо раньше.
Автора на сцену!
Как было сказано выше, начинка термина появилась не во второй половине XX века, а в начале 1920-х годов. Слово Борису Бажанову, секретарю Политбюро и личному помощнику товарища Сталина. Бажанов присутствовал на заседаниях Политбюро и вел записи. Бажанов конспектировал всё сказанное высшим руководством Советского Союза с 1923 по 1926 годы. До конца 1927 года он занимал другие высокие должности в государстве. В 1928 году Бажанов через Иран перебежал на запад — во Францию, где в 1930 году написал мемуары. Книга так и называется «Воспоминания бывшего секретаря Сталина».
Борис Бажанов, Воспоминания бывшего секретаря Сталина. (Amazon.com)
Вот отрывок из Главы № 7; отрывок длинный, но он стоит того, чтобы привести его без сокращений: «Итак, обсуждаются вопросы внешней политики … «Я предлагаю, — говорит Литвинов, — признать царские долги». Я смотрю на него не без удивления. Ленин и советское правительство десятки раз провозглашали, что одно из главных завоеваний революции — отказ от уплаты иностранных долгов, сделанных Россией при царской власти. Кто-то из членов Политбюро попроще, кажется, Михалваныч Калинин, спрашивает: «Какие долги, довоенные или военные?» — «И те, и другие», — небрежно бросает Литвинов. «А откуда же мы возьмем средства, чтобы их заплатить?» Лицо у Литвинова наглое и полупрезрительное, папироса висит в углу рта. «А кто же вам говорит, что мы их будем платить? Я говорю — не платить, а признать». Михалваныч не сдается: «Но признать — это значит признать, что должны, и тем самым обещать уплатить». У Литвинова вид даже утомленный — как таких простых вещей не понимают: «Да нет же, ни о какой уплате нет речи». Тут делом начинает интересоваться Каменев: «А как сделать, чтобы признать, не заплатить и лицо не потерять?» (Каменев, надо ему отдать справедливость, еще беспокоится о лице.) «Да ничего же не может быть проще, — объясняет Литвинов. — Мы объявляем на весь мир, что признаем царские долги. Ну, там всякие благонамеренные идиоты сейчас же подымут шум, что большевики меняются, что мы становимся государством, как всякое другое, и так далее. Мы извлекаем из этого всю возможную пользу. Затем в партийном порядке даем на места секретную директиву: образовать всюду общества жертв иностранной интервенции, которые бы собирали претензии пострадавших; вы же хорошо понимаете, что если мы дадим соответствующий циркуляр по партийной линии, то соберем заявления «пострадавших» на любую сумму; ну, мы будем скромными и соберем их на сумму, немного превышающую царские долги. И, когда начнутся переговоры об уплате, мы предъявим наши контрпретензии, которые полностью покроют наши долги, и еще будем требовать, чтобы нам уплатили излишек». Проект серьезно обсуждается. Главное затруднение — слишком свежи в памяти ленинские триумфальные заявления об отказе от уплаты царских долгов. Опасаются, что это внесет сумбур в идеи братских компартий за границей. Каменев даже вскользь замечает: «Это то, что Керзон называет большевистскими обезьяньими штучками». Пока решено от предложенного Литвиновым воздержаться».
По всему выходит, будущий нарком иностранных дел первым отвесил звонкую оплеуху западному прогрессивному человечеству.
Г. В. Чичерин и М. М. Литвинов, 1920-е. (National Library of Norway — Fridtjof Nansen archive)
Вероятно, в большевистской России и последующем СССР понятие «полезные идиоты» существовало в устной форме и до высказывания Литвинова. Может быть, Ленин что-то подобное говорил или кто-то другой. Проверить это не представляется возможным. Факт в том, что слова именно Литвинова оказались записаны и вошли в историю, поэтому его и следует признать «первооткрывателем».
Как видим из приведенного отрывка, Литвинов вполне четко обозначает тех, кому клеит ярлык — это люди из стран запада, которые наивно симпатизируют Советскому Союзу. В те годы СССР являлся врагом западных демократий, но «полезные» люди этого не понимали. Они стали во многом рычагом воздействия Кремля по ослаблению Запада.
Пусть не введет в заблуждение слово «благонамеренные». Из контекста абсолютно ясно читается про «всевозможную пользу». Речь идет о доверчивых болванах-идеалистах, которые купились на враждебную пропаганду. Их Литвинов совершенно заслуженно, с пренебрежением величает «полезными идиотами». Разве Максим Максимыч не прав?!
В заключение можно добавить, что по прошествии сотни лет ничего не изменилось. Советский Союз канул в Лету, но подросли другие радикальные течения, которые нацелены обратить весь мир в свою веру, в свою идеологию. Им снова рукоплещут благодушные идеалисты. Время не учит. Как сказано у Екклезиаста (гл. 1, ст. 11): «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».
.ÖÈÒÀÒÛ ÔÅÉÊÎÂÛÅ, ÎØÈÁÎ×ÍÛÅ, ÂÂÎÄßÙÈÅ Â ÇÀÁËÓÆÄÅÍÈÅ
Ñîâñåì ñâåæèé ïðèìåð. Ðàäèîñòàíöèÿ «Ýõî Ìîñêâû». Ýñòîíñêî-ïîäàííûé ïèñàòåëü Âåëëåð ÷èòàåò î÷åðåäíóþ âîñêðåñíóþ ïðîïîâåäü.
Êðîìå ïðî÷åãî, íå þíûé óæå ïðîïàãàíäèñò ñîîáùàåò ðàäèîñëóøàòåëÿì:
«È Òðàìï ýòî ÷åëîâåê, êîòîðûé ýëåìåíòàðíî ãîâîðèò ýëåìåíòàðíî ïðàâèëüíûå âåùè. Òóò åìó äðóæíî íà÷èíàþò çàãèáàòü ðîãà, ïîòîìó ÷òî íà ñëóæáå ó ìèðîâîé îëèãàðõè÷åñêîé ñèñòåìû, ó òðàíñíàöèîíàëüíûõ êîðïîðàöèé ñòîÿò òå, êîãî âîæäü ìèðîâîãî ïðîëåòàðèàòà Âëàäèìèð Èëüè÷ Ëåíèí, ê êîòîðîìó åñòü äëèííûé ðÿä îòäåëüíûé ïðåòåíçèé, ãåíèàëüíî îïðåäåëèë êàê «ïîëåçíûõ èäèîòîâ». Îíè-òî äóìàþò, ÷òî îíè çà âñå õîðîøåå, à íà ñàìîì äåëå îíè ñóùåñòâóåò, ïîòîìó ÷òî ýòî âûãîäíî òðàíñíàöèîíàëüíûì êîðïîðàöèÿì, íî îíè ýòîãî íå ïîíèìàþò».
Ôåéêîâàÿ «ëåíèíñêàÿ» öèòàòà çâó÷èò íà «Ýõå» äàëåêî íå â ïåðâûé ðàç. Ïðèìå÷àòåëüíà ýòà ôàëüøèâêà â óñòàõ èìåííî Ìèõàèëà Âåëëåðà, êîòîðûé ïåðìàíåíòíî êè÷èòñÿ ñâîåé áåçãðàíè÷íîé ýðóäèöèåé.
 ñâîå âðåìÿ ëåãåíäàðíîå «Àðìÿíñêîå ðàäèî» íà âîïðîñ «Ïî÷åìó íîãè òàê âîíÿþò?» îòâåòèëî: «Íîãè âîíÿþò, ïîòîìó ÷òî ðàñòóò èç çàäíèöû!». ×òîáû ÿñíåå ïîíÿòü, îòêóäà ðàñòóò íîãè ó ïñåâäîëåíèíñêîé öèòàòû, îòêðîåì çàìåòêó â «Âàøèíãòîí ïîñò» (íîìåð îò 3 íîÿáðÿ ïðîøëîãî ãîäà). Çàìåòêà íàçûâàåòñÿ «Áûâøèé øåô ÖÐÓ íàçûâàåò Òðàìïà ïîëåçíûì äóðàêîì Ðîññèè». ×èòàåì: «Òàêîãî ìû åùå íå âèäåëè. Îòñòàâíîé äèðåêòîð ÖÐÓ Ìàéêë Ôîðåëë ãîâîðèò, ÷òî Ïóòèí õèòðî çàâåðáîâàë Òðàìïà â êà÷åñòâå íè÷åãî íå ïîäîçðåâàþùåãî àãåíòà Ðîññèéñêîé Ôåäåðàöèè. ß ïðåäïî÷åë áû äðóãîé òåðìèí, çàèìñòâîâàííûé èç òàéíîãî àðñåíàëà ñîâåòñêîé ýðû — polezni durak. Ïîëåçíûé äóðàê — ýòî íàèâíûé ÷åëîâåê, êîòîðûì ìàíèïóëèðóåò Ìîñêâà. Çà ñïèíîé ìàðèîíåòêè åå ïðåçèðàþò, íî ñ óäîâîëüñòâèåì ïðèíèìàþò ñëåïóþ ïîääåðæêó è âñÿ÷åñêè åå ýêñïëóàòèðóþò. Òåðìèí ýòîò ãðóáîâàò è ñòîðîííèêè Òðàìïà âíå ñîìíåíèÿ îáèäÿòñÿ íà íåãî. Íî, ÷åñòíî ãîâîðÿ, «ïîëåçíûé äóðàê» — ñàìîå ìÿãêîå âûðàæåíèå, êàêîå òîëüêî ïðèõîäèò íà óì».
Ïîëó÷àåòñÿ, ïðîïàãàíäèñò Âåëëåð âñåãî ëèøü ïîïóãàéíè÷àåò, ïîâòîðÿÿ ÷óæîå ïðîïàãàíäèñòñêîå êëèøå. Êóäà âàøèíãòîíñêèé êîíü êîïûòîì, òóäà è ýõîìîñêîâñêèé ðàê êëåøíåé.
Íàïðàñíî ÷åñòíûé èññëåäîâàòåëü èëè ïðîñòî ëþáîçíàòåëüíûé ÷èòàòåëü áóäåò èñêàòü «ïîëåçíîãî èäèîòà» èëè «ïîëåçíîãî äóðàêà» âî âñåõ òîìàõ ÏÑÑ Â.È. Ëåíèíà. Ýòè õëåñòêèå âûðàæåíèÿ î êðåìëåâñêèõ ìàðèîíåòêàõ ïðîñòî îòñóòñòâóþò è â àâòîðñêèõ äîêóìåíòàõ âîæäÿ, è â òðóäàõ åãî ñîðàòíèêîâ.
Âåñíîé 1987 ãîäà Ãðàíò Õàððèñ, ñòàðøèé áèáëèîãðàô-êîíñóëüòàíò Áèáëèîòåêè Êîíãðåññà ÑØÀ (êñòàòè, ñàìîé áîëüøîé áèáëèîòåêè â ìèðå), ñâèäåòåëüñòâîâàë âïîëíå àâòîðèòåòíî: «Ìû íå ñìîãëè íàéòè òàêîé ôðàçû êàê ïîëåçíûå èäèîòû Çàïàäà íè â îäíîé èç ðàáîò Ëåíèíà».
 ïîëèòè÷åñêîì æàðãîíå êàïèòàëèñòè÷åñêèõ ñòðàí òåðìèí useful idiots äåñÿòèëåòèÿìè ïðèìåíÿëñÿ äëÿ èíâåêòèâíîãî îïðåäåëåíèÿ ñèìïàòèçèðóþùèõ Ñîâåòñêîìó Ñîþçó ãðàæäàí çàïàäíûõ ñòðàí è îòíîøåíèÿ Ñîâåòñêîãî ïðàâèòåëüñòâà ê ïîëåçíûì èíîñòðàííûì äóðàêàì.
Êîíòåêñò áûë òàêîâ: ëèöî, î êîòîðîì øëà ðå÷ü, íàèâíî ñ÷èòàëî ñåáÿ ñîþçíèêîì Ñîâåòñêîãî Ñîþçà èëè äðóãèõ ñîöèàëèñòè÷åñêèõ ñòðàí, îäíàêî, ñ òî÷êè çðåíèÿ çàïàäíûõ ïîëèòèêîâ, â ñàìîì ñîöëàãåðå ê íèì îòíîñèëèñü ñ ïðåçðåíèåì è öèíè÷íî èñïîëüçîâàëè â ñâîèõ êîðûñòíûõ öåëÿõ.
 íàñòîÿùåå âðåìÿ òåðìèí ïðèìåíÿåòñÿ â áîëåå øèðîêîì çíà÷åíèè, äëÿ îïèñàíèÿ íàèâíîãî ÷åëîâåêà, êîòîðûé ÿâëÿåòñÿ ìàðèîíåòêîé (íàïðèìåð, íåêîòîðîãî ïîëèòè÷åñêîãî äâèæåíèÿ, òåððîðèñòè÷åñêîé ãðóïïû, âðàæäåáíîãî ïðàâèòåëüñòâà èëè êîììåð÷åñêîé ñòðóêòóðû, óæå âíå çàâèñèìîñòè îò ïðèâåðæåííîñòè ê èäåÿì ìàðêñèçìà).
 ãîäû ïåðâîé «õîëîäíîé âîéíû» êëèøå «ïîëåçíûå èäèîòû» øèðîêî èñïîëüçîâàëîñü äëÿ ïñèõîëîãè÷åñêîé áîðüáû ñ ïàöèôèñòàìè âñåõ ìàñòåé. Ïîñëå êðàõà ÑÑÑÐ òðèóìôàòîðû ïðîäîëæàëè ïîâòîðÿòü óäà÷íûé, íà èõ óçãëÿä, òðþèçì, óòâåðæäàÿ, ÷òî òàê íàçûâàåìûå «äâèæåíèÿ çà ìèð» â çàïàäíûõ ñòðàíàõ èìåëè îäíó öåëü, áóäó÷è íåíàâÿç÷èâî îðãàíèçîâàííûìè è â çíà÷èòåëüíîé ñòåïåíè îïëà÷èâàåìûìè ÑÑÑÐ ñ öåëüþ ìàêñèìàëüíîãî èñïîëüçîâàíèÿ «ïîëåçíûõ èäèîòîâ», êîòîðûì çà÷àñòóþ îêàçûâàëèñü ïîðÿäî÷íûå è äàæå èíîãäà âûäàþùèåñÿ ëþäè.
Òåðìèí «ïîëåçíûé èäèîò» íå ïðèìåíÿëñÿ â îòíîøåíèè ñòîðîííèêîâ êîììóíèñòîâ èëè ÷ëåíîâ ëåâûõ ïàðòèé äî 1948 ãîäà. Ýòà ôðàçà òàêæå íå îáñóæäàëàñü íà ïðîòÿæåíèè äåñÿòèëåòèé ïîñëå òîãî, êàê ÿêîáû áûëà ïðîèçíåñåíà Ëåíèíûì â îòíîøåíèè Çàïàäà.  1948 ãîäó ôðàçà áûëà ïðèìåíåíà â ñòàòüå ãàçåòû «New York Times» â îòíîøåíèè îäíîãî èòàëüÿíñêîãî ïîëèòèêà. Âòîðè÷íî îíà ïîÿâèëàñü â 1961 ãîäó.
Ñåé÷àñ ýòîò òåðìèí èíîãäà ïðèìåíÿåòñÿ â êà÷åñòâå ðóãàòåëüñòâà, óíè÷èæèòåëüíîãî (áðàííîãî) âûðàæåíèÿ, è ïîäðàçóìåâàåò íåâåæäó, êîòîðîãî ëåãêî ïåðåìàíèòü íà ñâîþ ñòîðîíó, ñäåëàòü «ïîëåçíûì» è çàñòàâèòü äåéñòâîâàòü ïðîòèâ ñâîèõ ñîáñòâåííûõ èíòåðåñîâ èëè âî èìÿ òàê íàçûâàåìîãî «âûñøåãî áëàãà».
Ýòîò òåðìèí, òàêæå èíîãäà èñïîëüçóåòñÿ àíàðõèñòàìè èëè äðóãèìè ðàäèêàëàìè äëÿ îáîçíà÷åíèÿ ãðóïï èëè îòäåëüíûõ ëèö, ÷üÿ èäåîëîãèÿ ñ÷èòàåòñÿ ÷ðåçâû÷àéíî ëîÿëüíîé ê ïðàâèòåëüñòâåííîé èëè àâòîðèòàðíîìó ïîëèòè÷åñêîìó òå÷åíèþ.
Íà÷èíàÿ ñ 11 ñåíòÿáðÿ 2001 ãîäà òåðìèí «ïîëåçíûé èäèîò» òàêæå ïðèìåíÿëñÿ íåêîòîðûìè êîììåíòàòîðàìè äëÿ îïèñàíèÿ ëèö, êîòîðûå ñ÷èòàþòñÿ ñëèøêîì «ìÿãêèìè» â îòíîøåíèè èñëàìèçìà è òåððîðèçìà.
Íàïðèìåð, Ýíòîíè Áðàóí (Anthony Browne) íàïèñàë â áðèòàíñêîé ãàçåòå «Òïéìñ» ñëåäóþùåå:
«Îòäåëüíûå ýëåìåíòû ïðèâèëåãèðîâàííûõ ñëîåâ áðèòàíñêîãî îáùåñòâà ïðîÿâëÿëè îòêðîâåííóþ ñèìïàòèþ ê Ãèòëåðó. Â íàøè äíè ïîäîáíîé ïîääåðæêîé ïîëüçóþòñÿ èñëàìèñòû. Â 1930-å ýòî áûëè Ýäóàðä VIII, àðèñòîêðàòû è «Äåéëè ìåéë»; â íàøå âðåìÿ ýòî ëåâûå àêòèâèñòû, ãàçåòà «Ãàðäèàí» è íåêîòîðûå ïîäðàçäåëåíèÿ êîðïîðàöèè Áè-áè-ñè. Îíè ìîãóò íå õîòåòü ìèðîâîé òåîêðàòèè, íî îíè, ïîäîáíî çàïàäíûì çàùèòíèêàì Ñîâåòñêîãî Ñîþçà, ïîëåçíûå èäèîòû».
 ýòîì æå ïðîïàãàíäèñòñêîì äóõå ïèøåò Áðþñ Òîðíòîí (Bruce Thornton), ïðîôåññîð Óíèâåðñèòåòà øòàòà Êàëèôîðíèÿ âî Ôðåñíî:
«Ëåíèí íàçûâàë èõ «ïîëåçíûìè èäèîòàìè», òå, êòî æèâÿ â ëèáåðàëüíî-äåìîêðàòè÷åñêèõ ñòðàíàõ, îêàçûâàëè ìîðàëüíóþ è ìàòåðèàëüíóþ ïîìîùü èäåÿì òîòàëèòàðèçìà, è êîòîðûå, íà ñàìîì äåëå, ñîáñòâåííûìè ðóêàìè ãîòîâèëè âåðåâêó íà êîòîðîé èõ áû è ïîâåñèëè. Ïî÷åìó ëþäè, íàñëàæäàþùèåñÿ ñâîáîäîé è ïðîöâåòàíèåì, ñòîëü íåèñòîâî ñòðåìèëèñü óíè÷òîæèòü è òî è äðóãîå? Îòâåòà íà ýòîò âîïðîñ íåò è â íàøè äíè. Ñåãîäíÿ, ïîëåçíûõ èäèîòîâ ìîæíî íàéòè ñðåäè ñòîðîííèêîâ ïîëèòèêè óìèðîòâîðåíèÿ, ðåôëåêñèâíîãî àíòèàìåðèêàíèçìà, è ñåíòèìåíòàëüíîãî èäåàëèçìà, êîòîðûå ïûòàþòñÿ ïðîòèâîñòîÿòü íåîáõîäèìûì ìåðàì â îòíîøåíèè åùå îäíîé èäåîëîãèè íåíàâèäÿùåé ñâîáîäó ðàäèêàëüíîãî èñëàìà».
 äîêóìåíòàëüíîì ôèëüìå «Ñàìûé óìíûé â ýòîé êîìíàòå» ýòîò òåðìèí áûë ïðèìåíåí äëÿ îïèñàíèÿ ïîêðîâèòåëåé êîðïîðàöèè «Ýíðîí».
«Ñëóæèòü õî÷ó, äà ïðèñëóæèâàòü òîøíî», — ñêàçàëà äåïóòàò Ãîñäóìû Ïîêëîíñêàÿ. Âåäóùàÿ ðàäèîýôèðà òóò æå ïðèâåëà òî÷íûé âàðèàíò öèòàòû, ñ ÷åì Íàòàëüÿ Âëàäèìèðîâíà ñîãëàñèëàñü, äîáàâèâ, ÷òî ýòî ñêàçàë íàø âåëèêèé ïîëêîâîäåö Àëåêñàíäð Ñóâîðîâ. «Íå ×àöêèé, ñëó÷àéíî?» — óòî÷íèëà âåäóùàÿ. «Çíà÷èò, îíè îáà ñêàçàëè», – ðàññìåÿëàñü ýêñ-ïðîêóðîð Êðûìà.
Âåñü ýòîò ìèêðîñêîïè÷åñêèé ýïèçîä ñ îøèáî÷íîé öèòàòîé ïðîäîëæàëñÿ ñêîëüêî âðåìåíè? Ïðàâèëüíî, äâàäöàòü ñåêóíä. È òóò æå â áîëîòíûõ ÑÌÈ ïîäíÿëñÿ áåøåíûé, îãîëòåëûé, çëîðàäíûé, ìíîãîìåñÿ÷íûé âèçã.
Âî âñå òåõ æå áîëîòíûõ ÑÌÈ íå òîëüêî âñåçíàéêà Âåëëåð èëè âåëèêàÿ ïèñàòåëüíèöà Ëàòûíèíà ÃÎÄÀÌÈ ïðèïèñûâàþò Ëåíèíó òî, ÷òî îí íèêîãäà íå ãîâîðèë. Çà ðóáåæîì, ãäå è ðîäèëàñü ýòà ëèïîâàÿ öèòàòêà, åå òèðàæèðîâàëè íà âñåõ óãëàõ ÒÛÑß×È ÐÀÇ.
Íî ïèíàòü Ïîêëîíñêóþ çà 20-ñåêóíäíûé îäíîðàçîâûé ëÿï êóäà óäîáíåå è ïðèÿòíåå, ÷åì ñòàâèòü â óãîë áåñêîíå÷íî âðóùåãî Âåëëåðà. Ýòîò èíæåíåð ÷åëîâå÷åñêèõ äóø íå òàê äàâíî çàÿâèë âñå íà òîì æå ïðîïàãàíäèñòñêîì «Ýõå», ÷òî àâòîðîì öèòàòû îá óíòåð-îôèöåðñêîé âäîâå, êîòîðàÿ ñàìà ñåáÿ âûñåêëà, ÿâëÿåòñÿ âîâñå íå Ãîãîëü, à Ñàëòûêîâ, ñàìè ïîíèìàåòå, Ùåäðèí. È êàêàÿ âîñïîñëåäîâàëà ðåàêöèÿ íà ýòó íåâåæåñòâåííóþ ãëóïîñòü íà ðàäèî-îðãàíå ñâåðõòðåáîâàòåëüíîãî è ñóïåðáäèòåëüíîãî ˸øè Âåíåäèêòîâà? Ðàçóìååòñÿ, íóëåâàÿ!
.