Чем полезны стихи пушкина а с
Светило, наше все и самый гениальный поэт России. Пожалуй, по одному произведению или стиху поэта назовет каждый житель нашей страны. В школе Александру Сергеевичу уделяют очень большой объем времени из программы, и стоит сказать – это заслуженно. Почти все будущие поэты серебряного века отдавали дань Пушкину в своих произведениях или же личных мнениях. сегодня мы с вами посмотрим на мой личный топ 5 лучших стихов Александра Сергеевича Пушкина, которые стоит прочесть каждому.
5. “Пророк”. Стихотворение с сильным и на первый взгляд незаметным подтекстом. Датой его написания является 1826 год. Это год знаменателен для на шей страны тем, что именно тогда многих декабристов сослали в Сибирь, а некоторых и расстреляли. Данный приговор суда произвел на Пушкина невероятное потрясение, которое и послужило поводом написать данное стихотворение, адресованное получившим свой приговор декабристам. Многие считают, что Пушкин в данном стихе пытается возвышать себя, ругают за излишнее самомнение. Но если копнуть чтуь глубже, мы увидим совсем другой результат.
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
4. “Деревня”. Писать поэт начал его еще в 1819 году, но первая публикация датируется 1826 годом. Этот стих Александр Сергеевич посвящает своим самым юным годам. Когда он в малые годы жил и наблюдал за окружающим миром. Видел чудные пейзажи любимой России, видел сильных, трудящихся, но закованных рабством людей. Весь этот контраст и эмоции отразились в данном стихе.
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой — я променял порочный двор Цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой — люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда…
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца — в величии неправом.
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря
3. “Я помню чудное мгновенье”. Александр Сергеевич был очень влюбчивый человек. Однажды он составил список для Ушаковой, где по меньшей мере было 100 девушек. Человек с той же великой и страстной душой не может не посвящать стихи дамам. И данный стих Пушкин посвятил А.П. Керн, в которую был долгое время влюблен. Стих Александр Сергеевич писал, будучи в ссылке, переживая печаль и уныние. Именно в этот сложный период он встречает Керн во второй раз и пишет стих от этой неожиданной, но вновь вздохнувшей в поэта жизнь встречи.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
2. “Во глубине сибирских руд”. Стих, написанный и отправленный Пущину в ссылку. В нем Александр Сергеевич уже четко осознавал всю тяжесть и вину, точно знал их участь, но близкие по духу идеалы не дали молодому поэту просто оставить их в одиночестве. Пытаясь этим стихом облегчить их тяжкую участь, Пушкин создает незримую связь, помогает узникам жить и надеяться, вселяет силы и веру, пронося дружбу и безмерную любовь к человеку через всю историю своей жизни.
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
1. “Няне”. Однозначно, на мой взгляд, самое чувственное из всех стихов Александра Сергеевича. В нем он выражает настолько нежную, детскую, наивную и беззлобному любовь. Образ Няни не только ассоциируется у Александра Сергеевича с самыми теплыми годами. но так же и с любящими руками, добрыми глазами Арины Родионовны. Именно ее можно поблагодарить за такую личность как Пушкин, которая знакомила его с фольклором, читала сказки, ощутить силу родного языка. В самые сложные времена образ Няни, которая все так же сидит у окна и всегда будет ждать Александра в родные просторы дома помогал пережить любую грусть и печаль. Именно за этот образ, воспоминание, которые никогда не погаснут, я отдаю данному творению первое место.
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…
На этом я завершаю данную подборку. Большое спасибо всем тем, кто оставляет комментарии, ставит лайки, да и просто читает статьи!
Пишите любые замечания или пожелания, я читаю абсолютно все комментарии и прислушиваясь к каждому читателю. Оставляйте свои любимые стихи Александра Сергеевича или другие понравившиеся вам стихи, пишите, с каким поэтом вы хотите увидеть топ или про какие книги вы хотели бы услышать отзывы. А пока я прощаюсь с вами и желаю всего хорошего и крепкого здоровья. Еще увидимся в следующих статьях.
Èçâåñòíî, ÷òî Ïóøêèí íà÷àë ïèñàòü ñòèõè ðàíî ëåò ñ øåñòè-ñåìè. Òîãäà æå îí ñòàë âçàõë¸á ÷èòàòü êíèãè èç îòöîâñêîé áèáëèîòåêè íà ôðàíöóçñêîì ÿçûêå è, âîçìîæíî, èç áèáëèîòåê êíÿçÿ Á.Â. Ãîëèöûíà â óñàäüáå Âÿç¸ìû è ãðàôà Ä.Ï. Áóòóðëèíà â Ìîñêâå. Ïî ñâèäåòåëüñòâó ñåñòðû Îëüãè, ïåðâûå ïîýòè÷åñêèå îïûòû Ïóøêèíà áûëè íà ôðàíöóçñêîì ÿçûêå. Þíûé ïîýò ïèñàë áàñíè, ýïèãðàììû, èìïðîâèçèðîâàë ïüåñêè, à â âîçðàñòå 9-10 ëåò ñî÷èíÿë íå òîëüêî êîðîòêèå ñòèõîòâîðåíèÿ, íî è öåëûå ïîýìû. Ýòîìó ñïîñîáñòâîâàëà âñÿ ëèòåðàòóðíàÿ àòìîñôåðà äîìà Ïóøêèíûõ, ãäå ñîáèðàëèñü ëó÷øèå ìîñêîâñêèå àâòîðû íà÷àë XX âåêà: äÿäÿ Â.Ë. Ïóøêèí, Í.Ì. Êàðàìçèí, È.È. Äìèòðèåâ, Â.Í. Èçìàéëîâ, Í.Â. Ñóøêîâ. Ïèñàòåëü Ì.Í. Ìàðêîâ âñïîìèíàë, êàê îäíàæäû â ñàäó ó Áóòóðëèíûõ þíîãî ïîýòà îêðóæèëè äåâóøêè, æèâøèå ó ãðàôèíè À.À. Áóòóðëèíîé, ïðîñÿ ÷òî-íèáóäü çàïèñàòü èì â àëüáîìû. Ïóøêèí ñìóòèëñÿ, à êîãäà êòî-òî ñ íåíóæíûì ïàôîñîì ïðî÷¸ë åãî äåòñêîå ÷åòâåðîñòèøèå, âîñêëèêíóë ïî-
ôðàíöóçñêè: «Î Ãîñïîäè!» è â âîëíåíèè óáåæàë â áèáëèîòåêó [1].
Ïî÷òè íàâåðíÿêà þíûé Ïóøêèí ïðîáîâàë ïèñàòü è ïî-ðóññêè, îñîáåííî â âîçðàñòå 10-11 ëåò, êîãäà ñ óñïåõîì çàíèìàëñÿ ðóññêèì ÿçûêîì ñ îáðàçîâàííûìè ñâÿùåííèêàìè À.È. Áåëèêîâûì è À.È. Áîãäàíîâûì. Êàê èçâåñòíî, íà âñòóïèòåëüíûõ ýêçàìåíàõ â ëèöåé Ïóøêèí ïîêàçàë ïî ýòîìó ïðåäìåòó ëó÷øèé ðåçóëüòàò: «î÷åíü õîðîøî».
Îëüãà Ñåðãååâíà Ïàâëèùåâà, ñåñòðà ïîýòà, ïî ïàìÿòè ñîîáùèëà Ï.Â. Àííåíêîâó äâà ðàííèõ ïîýòè÷åñêèõ îïûòà íà ôðàíöóçñêîì ÿçûêå. Âîò ÷òî çàïèñàë Àííåíêîâ [2]: «Ëþáèìûì åãî óïðàæíåíèåì ñíà÷àëà áûëî èìïðîâèçèðîâàòü ìàëåíüêèå êîìåäèè è ñàìîìó èõ ðàçûãðûâàòü ïåðåä ñåñòðîþ, êîòîðàÿ â ýòîì ñëó÷àå ñîñòàâëÿëà âñþ ïóáëèêó. Îäíàæäû êàê-òî îíà îñâèñòàëà åãî ïüåñêó «L’Escamoteur» <«Ïîõèòèòåëü»>. Îí íå îáèäåëñÿ è ñàì íà ñåáÿ íàïèñàë ýïèãðàììó:
Dis moi, pourquoi l’Escamoteur
Fist-il siffle par le parterre?
Helas! c’est que le pauvre auteur
L’escamota de Moliere [3].
Ìîæíî ïðåäïîëîæèòü, ÷òî ñ ïðîèçâåäåíèÿìè Ìîëüåðà þíûé Ïóøêèí ïîçíàêîìèëñÿ åù¸ äî òîãî, êàê íàó÷èëñÿ áåãëî ÷èòàòü: ïî ñâèäåòåëüñòâó Îëüãè Ñåðãååâíû, Íàäåæäà Îñèïîâíà è Ñåðãåé Ëüâîâè÷ Ïóøêèíû ÷èòàëè âñëóõ äåòÿì çàíèìàòåëüíûå êíèãè, à «îòåö â îñîáåííîñòè ìàñòåðñêè ÷èòàë Ìîëüåðà». Ñêîðåå âñåãî, þíûé Ïóøêèí ê 9-10 ãîäàì óæå çíàë âñå ïðîèçâåäåíèÿ âåëèêîãî ôðàíöóçñêîãî äðàìàòóðãà è àêò¸ðà. Î âëèÿíèè Ìîëüåðà íà òâîð÷åñòâî Ïóøêèíà íàïèñàíî íåìàëî ñòàòåé [4], íî íàñ çäåñü èíòåðåñóåò ÷àñòíûé âîïðîñ: êàêàÿ ïüåñà (èëè ïüåñû) ïîñëóæèëè èñòî÷íèêîì äåòñêîé êîìåäèè «Ïîõèòèòåëü»?
Ìîòèâ ïîõèùåíèÿ ïðèñóòñòâóåò â íåñêîëüêèõ ïüåñàõ Ìîëüåðà. Îïóñòèì äâå èç íèõ, ãäå î ïîõèùåíèè òîëüêî óïîìèíàåòñÿ: «Äîí Æóàí, èëè Êàìåííûé ãîñòü» è «Øêîëà ìóæåé».  «Ãîñïîäèíå äå Ïóðñîíüÿêå» è «Ëåêàðå ïîíåâîëå» â îòäåëüíûõ ýïèçîäàõ ðå÷ü èä¸ò î ìíèìîì ïîõèùåíèè íåâåñò, â «Ñêóïîì» (ñþæåò ýòîé êîìåäèè âî ìíîãîì ïàðàëëåëåí ìàëåíüêîé òðàãåäèè Ïóøêèíà «Ñêóïîé ðûöàðü») åñòü ýïèçîä èíñöåíèðîâêè ñûíîì ïîõèùåíèÿ ëàðöà ñ äðàãîöåííîñòÿìè ó ñêóïîãî îòöà è ïîñëåäóþùåì «îáìåíå» åãî íà íåâåñòó. À êîìåäèÿ «Øàëûé, èëè Âñ¸ íåâïîïàä» áóêâàëüíî ïðîíèçàíà ìîòèâîì ïîõèùåíèÿ: âëþáë¸ííûé Ëåëëèé âñ¸ âðåìÿ ïûòàåòñÿ ïîõèòü ñâîþ âîçëþáëåííóþ, ïðåêðàñíóþ íåâîëüíèöó Ñåëèþ, ñ ïîìîùüþ õèòðîãî è íàõîä÷èâîãî ñëóãè Ìàñêàðèëÿ, íî ñâîåé ïðÿìîòîé è ÷åñòíîñòüþ ñâîäèò íà íåò èíòðèãè ïîñëåäíåãî. Èç ÷åòûð¸õ ïüåñ òîëüêî ýòà íàïèñàíà â ñòèõàõ, à Îëüãà Ñåðãååâíà óïîìèíàëà èìåííî î ñòèõîòâîðíûõ îïûòàõ þíîãî Ïóøêèí, íî íå î ïðîçàè÷åñêèõ. Ïîýòîìó, íà íàø âçãëÿä, ñêîðåå âñåãî èìåííî ïüåñà Ìîëüåðà «Øàëûé, èëè Âñ¸ íåâïîïàä» ìîãëà ïîñëóæèòü îñíîâíûì èñòî÷íèêîì ðàííåé ïüåñêè Ïóøêèíà «Ïîõèòèòåëü», õîòÿ íå èñêëþ÷åíî îäíîâðåìåííîå èñïîëüçîâàíèå èì ìîòèâîâ èç äðóãèõ ïüåñ: ïðîèçâåäåíèÿ î÷åíü òàëàíòëèâûõ äåòåé îáû÷íî ïðåäñòàâëÿþò ñîáîé ïîäðàæàíèå ñðàçó íåñêîëüêèì èñòî÷íèêàì.
Ñ þíûõ ëåò Ïóøêèí èñïûòûâàë â ñâî¸ì òâîð÷åñòâå òàêæå îùóòèìîå âëèÿíèå Âîëüòåðà [5]. Îëüãà Ñåðãååâíà â âîñïîìèíàíèÿõ óïîìÿíóëà î äðóãîì ðàííåì ïðîèçâåäåíèè Ïóøêèíà áîëüøîé ïîýìå. Ïî ñâèäåòåëüñòâó ñåñòðû6, Àëåêñàíäð «óæå ëåò 10 îò ðîäó, íà÷èòàâøèñü ïîðÿäî÷íî, îñîáåííî «Ãåíðèàäû» Âîëüòåðà, íàïèñàë öåëóþ ãåðîè-êîìè÷åñêóþ ïîýìó ïåñíÿõ â øåñòè «LToliade» <«Òîëèàäà»>, êîòîðîé ãåðîåì áûë êàðëà öàðÿ-òóíåÿäöà Äàãîáåðòà, à ñîäåðæàíèåì âîéíà ìåæäó êàðëàìè è êàðëèöàìè. Îíà íà÷èíàëàñü òàê:
Je chante ce combat, que Toly remporta,
Ou inaint guerrier perit, o; Paul se signala,
Nicolas Maturin et la belle Nitouche,
Dont la main fut ie prix d’une horrible escarmouche [7].
Ïîýìó ïîñòèãëà ïå÷àëüíàÿ ó÷àñòü: «Ãóâåðíàíòêà ïîäñòåðåãëà òåòðàäêó è, îòäàâàÿ å¸ ãóâåðí¸ðó Øåäåëþ, æàëîâàëàñü, ÷òî m-r Alexandre çàíèìàåòñÿ òàêèì âçäîðîì, îò÷åãî è íå çíàåò íèêîãäà ñâîåãî óðîêà. Øåäåëü, ïðî÷èòàâ ïåðâûå ñòèõè, ðàñõîõîòàëñÿ. Òîãäà ìàëåíüêèé àâòîð ðàñïëàêàëñÿ è â ïûëó îñêîðáë¸ííîãî ñàìîëþáèÿ áðîñèë ñâîþ ïîýìó â ïå÷êó». Ïî âåðñèè, èçëîæåííîé Ë.Í. Ïàâëèùåâûì ñî ñëîâ ñâîåé ìàòåðè Î.Ñ. Ïàâëèùåâîé, þíîãî ïîýòà îñêîðáèë íå Øåäåëü, à äðóãîé ãóâåðí¸ð Ðóñëî, ñàì ïèñàâøèé ñòèõè. Çàâèñòëèâûé Ðóñëî áåçæàëîñòíî îñìåÿë «âñÿêîå ñëîâî ýòîãî ÷åòâåðîñòèøèÿ», ÷åì è äîâ¸ë ìàëü÷èêà-Ïóøêèíà äî ñë¸ç. À ïîçàâèäîâàòü áûëî ÷åìó, íåñìîòðÿ íà íå ñîâñåì òî÷íóþ ðèôìó â ïåðâîì äâóñòèøèè.
 «Ãåíðèàäå» Âîëüòåðà âîñïåòû ïîäâèãè ôðàíöóçñêîãî êîðîëÿ Ãåíðèõà IV Íàâàððñêîãî (1553-1610) è åãî áîðüáà ñ êàòîëè÷åñêîé ðåàêöèåé, âî ãëàâå êîòîðîé ñòîÿë ãåðöîã Ãåíðèõ Äå Ãèç (15501588). Ìàëåíüêèé Ïóøêèí ïåðåíîñèò äåéñòâèå ïî÷òè íà òûñÿ÷ó ëåò íàçàä êî äâîðó êîðîëÿ Äàãîáåðòà I (îê. 605-639) è «ïåðåëèöîâûâàåò» òðàãè÷åñêîå ïðîèçâåäåíèå â êîìè÷åñêîå: âìåñòî êîðîëÿ è êëåðèêàëîâ ãëàâíûìè ãåðîÿìè ñòàíîâÿòñÿ êîðîëåâñêèå êàðëèêè è êàðëèöû. Ñàìî ïåðå÷èñëåíèå èõ èì¸í ãîâîðèò î òîì, ÷òî íå òîëüêî î «áîÿõ» ïèñàë þíûé ïîýò, íî è îá èíòðèãàõ. Êîðîëü-ãåðîé «Ãåíðèàäû» â «Òîëèàäå» ïîäìåíÿåòñÿ êîðîë¸ì-òóíåÿäöåì.
Âñ¸ ýòî íàâîäèò íà ìûñëü, ÷òî íå òîëüêî Âîëüòåðó ïîäðàæàë Ñàøà Ïóøêèí. Ïî âñåé âåðîÿòíîñòè, îí óæå òîãäà áûë çíàêîì ñ çàïðåùåííîé ê ïîñòàíîâêå ïüåñîé È.À. Êðûëîâà «Ïîäùèïà, èëè Òðèóìô»8. Ýòîé îñòðîóìíàÿ ñàòèðà íà ðóññêîå îáùåñòâî âðåì¸í Ïàâëà I íå áûëà îïóáëèêîâàíà è õîäèëà â ñïèñêàõ. Êðûëîâ íå òîëüêî ãðîòåñêíî èçîáðàçèë ïåðñîíàæè â èõ áûòîâîé ïðèíèæåííîñòè, ïðåäñòàâèâ öàðåäâîðöåâ ñ÷àñòëèâûìè òðóòíÿìè, íî è èñïîëüçîâàë êîìè÷åñêèé ïðè¸ì: ïîäìåíèë öàðñêèé äâîðåö êðåñòüÿíñêèì äâîðîì.  ïåðâîé æå ñöåíå öàðåâíà Ïîäùèïà â ðàçãîâîðå ñî ñâîåé äåâêîé ×åðíàâêîé âñïîìèíàåò, êàê ñ íàðå÷¸ííûì, êíÿçåì Ñëþíÿåì, âîðîâàëà îãóðöû ñ ÷óæèõ îãîðîäîâ. Êàðòàâûé è øåïåëÿâûé êíÿçü Ñëþíÿé, îáëàäàòåëü äåðåâÿííîãî ìå÷à è áîëüøîé ãîëóáÿòíè, ïðèçíà¸òñÿ öàðåâíå: ß òàê þáüþ òåáÿ… íó ïóñöå åäåíöó. Ãîñóäàðñòâåííûå îáÿçàííîñòè öàðÿ Âàêóëû ÷àùå âñåãî ñâîäÿòñÿ ê åäå: ß ðàçâå äàðîì öàðü? Ñëûøü, ë¸æà íà ïå÷è, ÿ è â ãîëîäíûé ãîä åñòü áóäó êàëà÷è. Íåìåöêèé ïðèíö Òðèóìô, âîñïûëàâøèé ëþáîâüþ ê Ïîäùèïå è âîçìóù¸ííûé å¸ îòêàçîì, ïîâåë íà öàðñòâî Âàêóëû ñâî¸ âîéñêî, íî çàâîåâàíèå íà÷àë ñ òîãî, ÷òî èç-ïîä íîñà ó öàðÿ ñêóøàë åãî îáåä. Ñîëäàôîíñêèå çàìàøêè ïðèíöà Òðèóìôà íàïîìèíàþò óâëå÷åíèå èìïåðàòîðà Ïàâëà I âîåííîé ìóøòðîé.
 1815 ãîäó â ñòèõîòâîðåíèè «Ãîðîäîê» Ïóøêèí íàçâàë È.À. Êðûëîâà øóòíèêîì áåñöåííûì, à ñàìîé øóòîêîìåäèè ïîñâÿòèë òàêèå ñòðîêè:
Òóò âèæó ÿ ñ ×åðíàâêîé
Ïîäùèïà ñë¸çû ëüåò,
Çäåñü êíÿçü äðîæèò ïîä ëàâêîé,
Òàì äðåìëåò âåñü ñîâåò;
 òðàãè÷åñêîì ñìÿòåíüå
Ïëåí¸ííûå öàðè,
Çàáûâ âîéíó, ñðàæåíüÿ,
Èãðàþò â êóáàðè…
Èòàê, äåòñêàÿ ýïèãðàììà íà ñîáñòâåííóþ ïîäðàæàòåëüíóþ ïüåñêó «Ïîõèòèòåëü» è âñåãî ÷åòûðå ñòðî÷êè èç äåòñêîé ïîýìû Ïóøêèíà «Òîëèàäà» ñâèäåòåëüñòâóþò íå ïðîñòî î íà÷èòàííîñòè þíîãî ïîýòà, íî è åãî èñêëþ÷èòåëüíîé òàëàíòëèâîñòè è òâîð÷åñêîé èçîáðåòàòåëüíîñòè. Óæå â äåòñòâå è ðàííåì, äîëèöåéñêîì îòðî÷åñòâå Ïóøêèí íà÷àë îòòà÷èâàòü ñâî¸ ïåðî, îñâàèâàÿ ïðèåìû ëèòåðàòóðíîãî ìàñòåðñòâà, à íå ïðîñòî ïîäðàæàë èçâåñòíûì àâòîðàì.
Ññûëêè è êîììåíòàðèè
1. À.Ñ. Ïóøêèí â âîñïîìèíàíèÿõ ñîâðåìåííèêîâ.  2 ò. ÑÏá: Àêàäåìè÷åñêèé ïðîåêò, 1998. Ò. 1. Ñ. 44-45.
2. Òàì æå. Ñ. 33.
3. Ñêàæè, çà ÷òî «Ïîõèòèòåëü»
Îñâèñòàí ïàðòåðîì?
Óâû! Çà òî, ÷òî áåäíÿãà ñî÷èíèòåëü
Ïîõèòèë åãî ó Ìîëüåðà.
4. Ñì., íàïðèìåð: Òîìàøåâñêèé Á.Â. «Ìàëåíüêèå òðàãåäèè» Ïóøêèíà è Ìîëüåð // Ïóøêèí: Âðåìåííèê Ïóøêèíñêîé êîìèññèè. Ì.; Ë.: Èçä-âî ÀÍ ÑÑÑÐ, 1939. Âûï. 1. C. 115-133.
5. Ñóùåñòâóåò ðÿä èññëåäîâàíèé ïî ýòîìó âîïðîñó. Ñì., íàïðèìåð: Çàáîðîâ Ï.Ð. Ïóøêèí è Âîëüòåð // Ïóøêèí: Èññëåäîâàíèÿ è ìàòåðèàëû. Ò. VII: Ïóøêèí è ìèðîâàÿ ëèòåðàòóðà. Ë., 1974.
6. À.Ñ. Ïóøêèí â âîñïîìèíàíèÿõ ñîâðåìåííèêîâ.  2 ò. Ò. 1. ÑÏá: Àêàäåìè÷åñêèé ïðîåêò, 1998. Ñ. 33.
7. Ïîþ ñåé áîé, â êîòîðîì îäîëåë Òîëè,
Ãäå îòëè÷èëñÿ Ïîëü, ãäå âîèí íå îäèí ïîãèá,
Íèêîëó Ìàòþðåíà è ïðåêðàñíóþ Íèòóø ïîþ,
Êîåé ðóêà – íàãðàäà ïîáåäèòåëþ â ëèõîì áîþ.
8. Êðûëîâ È.À. Ñî÷èíåíèÿ: â 2 ò. Ì.: Õóäîæåñòâåííàÿ ëèòåðàòóðà, 1984. Ò. 2. Ñ. 184-220.
Ëèòåðàòóðà
1. Çàáîðîâ Ï.Ð. Ïóøêèí è Âîëüòåð // Ïóøêèí: Èññëåäîâàíèÿ è ìàòåðèàëû. Ò. VII: Ïóøêèí è ìèðîâàÿ ëèòåðàòóðà. Ë., 1974.
2. Êðûëîâ È.À. Ñî÷èíåíèÿ: â 2 ò. Ì.: Õóäîæåñòâåííàÿ ëèòåðàòóðà, 1984. Ò. 2.
3. Ïóøêèí À.Ñ. Ïîëíîå ñîáðàíèå ñî÷èíåíèé: â 10 ò. Ì.-Ë.: Èçäàòåëüñòâî ÀÍ ÑÑÑÐ, 1949.
4. À.Ñ. Ïóøêèí â âîñïîìèíàíèÿõ ñîâðåìåííèêîâ.  2 ò. Ò. 1. ÑÏá: Àêàäåìè÷åñêèé ïðîåêò, 1998.
5. Òîìàøåâñêèé Á.Â. «Ìàëåíüêèå òðàãåäèè» Ïóøêèíà è Ìîëüåð // Ïóøêèí: Âðåìåííèê Ïóøêèíñêîé êîìèññèè. – Ì.-Ë.: Èçä-âî ÀÍ ÑÑÑÐ, 1939. Âûï. 1. C. 115-133.
Äîêëàä áûë ñäåëàí àâòîðîì 24 ÿíâàðÿ 2010 ãîäà íà XVII Ãîëèöûíñêèõ ÷òåíèÿõ “Õîçÿåâà è ãîñòè óñàäüáû Âÿç¸ìû” â Ãîñóäàðñòâåííîì èñòîðèêî-ëèòåðàòóðíîì ìóçåå-çàïîâåäíèêå À.Ñ. Ïóøêèíà è áóäåò îïóáëèêîâàí â ìàòåðèàëàõ êîíôåðåíöèè.
Пушкин есть явление чрезвычайное…
Это русский человек в его развитии, каким он, может быть, явится через двести лег.
Н. В. Гоголь
Пушкин победил время и пространство. Пушкинская эпоха уходит все дальше от нас, а Пушкин как будто все ближе. Ос новоположник и родоначальник русской литературы, он и ныне самый популярный, любимый и читаемый поэт нашей страны. Все новые и новые поколения перечитывают его произведения находя своих “Капитанскую дочку”, “Евгения Онегина”, “Медного всадника”, “Пиковую даму”.
Неослабевающий интерес вызывает и жизнь, прожитая поэтом,— пушкинская биография.
Образ Пушкина-поэта, воедино слитый в нашем сознании с образом Пушкина-человека, остается для каждого из нас светлым идеалом, яркой звездой добра и истины, к которой стремятся разум и душа человека. Он приходит к нам лукавым и добрым сказочником, проникает в детское сердце незатейливым стихом и напевом и остается на всю жизнь. Пушкин — наша первая, еще детская, поэтическая любовь.
И дальше Пушкин продолжает жить с нами как певец жизнерадостного, жизнеутверждающего взгляда на мир, певец солнца, разума, певец свободы, как великий патриот и вестник светлого будущего, как честный борец против мракобесия, ханжества, против всего, что давит, унижает человеческую личность.
Гордая, величавая поэзия Пушкина не била поклоны ни царю земному, ни царю небесному. Она прославляла Прекрасное, Доброе, Вечное.
Пушкин был певцом свободы, обличителем тирании, деспотизма. В свой “жестокий век” он имел мужество написать слова, которые и революционеры 60-х годов использовали как призыв к боевым действиям:
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите.
Восстаньте, падшие рабы!
Ода “Вольность” стала своеобразным манифестом декабристских идей, верность которым Пушкин пронес через всю свою творческую жизнь, Об этом свидетельствовало послание друзьям-декабристам, написанное в 1827 году (“Во глубине сибирских руд…”), когда все “коснело на Руси, дремля и раболепствуя покорно”. Это был гражданский подвиг поэта, который в стихах ссыльным друзьям не только сочувствует им, но и выражает страстную уверенность в том, что родина будет свободной:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
О вольнолюбивых стихах Пушкина Адам Мицкевич сказал, что для того, чтобы отважиться написать подобное в России, нужна была смелость большая, нежели для того, чтобы поднять мятеж в Париже или Лондоне.
Пушкин любил Россию, много думал о ее судьбе, о судьбе русского народа. Собрав воедино пушкинские высказывания о России, можно представить, какой он хотел видеть ее будущее. Прежде всего будущая Россия для Пушкина — это свободная страна, избавленная от рабства, крепостничества, угнетения:
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря!
Русь могучая и победоносная виделась Пушкину:
Сильна ли Русь? Война и мор,
И бунт, и внешних бурь напор Ее,
беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: все стоит она’
Читая и перечитывая лирику Пушкина, каждый русский человек, наверное, думает: “Мой Пушкин”. Это вполне объяснимо. “У нас ведь все от Пушкина”,— сказал Достоевский, имея в виду главную идею русской культуры и основные черты русской души: гуманизм, отзывчивость, веру в жизнь. Именно это привлекает нас в лирике Пушкина, богатой, несомненно, и другими темами.
Пушкинская лирика тесно соприкасается с нашим днем, с нравственной и эстетической потребностью наших современников.
Любовная лирика… “Я вас любил…”, “На холмах Грузии…”, послание А. П. Керн, “Признание”, “Мадонна”… Под влиянием этих стихов у молодого человека рождается представление об идеале женщины: “чистейшей прелести чистейший образец”, “гений чистой красоты”.
Шедевр любовной лирики — стихотворение “Я помню чудное мгновенье…”. Это одно из самых мелодичных стихотворений. Слова, найденные поэтом, очень просты, заставляют пережить то, что чувствовал поэт:
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
О художественности любовной лирики Пушкина можно сказать, что это “мастерство”, но, пожалуй, больше подходит “волшебство”.
Навсегда остаются в памяти стихи поэта, посвященные друзьям. Гимном благородному чувству дружбы звучат строки, обращенные к товарищам-лицеистам:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим н вечен —
Неколебим, свободен и беспечен…
Философская лирика Пушкина знакомит нас с его раздумьями о смысле жизни, о счастье человека, о жизни и смерти. В отчаянные моменты жизни .у Пушкина, великого жизнелюба, вырывалось сдавленным стоном:
Дар напрасный, дар случайный.
Жизнь, зачем ты мне дана? ‘
Но заслуга Пушкина в том, что он учит преодолевать грусть, пессимистическое настроение, неверие вжизнь и счастье. Оптимистические ноты неизменно побеждают в стихах Пушкина:
Если жизнь тебя обманет.
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Пушкин верил в человеческий разум, в то, что его бессмертный гений восторжествует над силами тьмы, невежества, варварства, деспотизма. Он верил, что жизнь будет построена на разумных основах:
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Поэзия Пушкина — светлый, неисчерпаемый источник, который, как в сказке, поит “живой водой” всех, кто прикасается к нему. Она дарит нам наслаждение, воспитывает добрые чувства, учит любить и понимать жизнь.
В 1880 году, в день открытия памятника великому Пушкину в Москве, А. Н. Островский сказал: “Пушкиным восхищались и умнели, Пушкиным восхищаются и умнеют”. Сегодня слова драматурга звучат не менее актуально, чем в те дни.